Книга Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов

они доверчивей.

Максим в шапке-ушанке с широкой рожей, белобрысый, как английский капитан перед публикой на причале. Барабашка тянет сигару вовсю, как машина пыхтит, заправский курильщик. Ему вид не нужен, нужна затяжка покрепче, натура требует ощущений, страстная натура.

Сделать подпись: «Пьяные рыбаки»? Нет, нехорошо! Общество не так понимает современных тружеников. Нина будет недовольна, скажет — мало того, что ты не умеешь вести себя в обществе, ты еще и в творчестве занимаешься озорством. Зачем тебе такая надпись? Кстати, и рыбаки твои трезвы совершенно. Ах, Нина, разве они трезвы? Разве человек пьян только водкой. Сама же ты говоришь, что я бываю пьян без вина! Ах — ученая женщина! Разве Максим с Барабашкой не могут опьянеть, они всё могут! Закурили же они сигары! И они пьяны от счастья, труда! Почему обязательно дурно думать о них и обо мне?

Георгий вспомнил, что хотел походить с Ниной на лыжах, зайти на опытное поле к знакомому агроному. Там всегда вкусно угостят, приятное общество.

Дело шло к весне, хотя еще могла быть пурга и непогода… Георгий подошел к мольберту, теперь он уже не был зависим от Ткачева и Барабашки. А сначала со страхом и надеждой ожидал, появятся ли… Теперь в его власти — будут делать, что велит. Только сигары нужны не такие. Пусть у Максима сигара будет побольше… Мысленно разговаривая, он хлопотал вокруг своих героев. Казалось, это настоящие живые люди, герои, а там за рекой, в восемнадцати километрах от города, существовали лишь их блеклые прототипы, даже копии. И все же очень любопытно, как те, живые, поглядят на этих… Но я все пишу мужчин. Нет, я не тот художник, который заслужил любовь прекрасной женщины. Надо знать внутреннюю жизнь женщины, чтобы писать. Может быть, и у крейсера есть какая-то жизнь, которую надо вообразить… И тогда все получится.

…Бригада рыбаков тянет рыбу из ледовой майны. Наблюдал, когда ездил с Гагаровой. Георгий все фигуры переставил по-своему, воспользовался рисунками, сделанными прежде, в эту же бригаду завербовал характерные физиономии из других колхозов и приделал им другие руки. Тут же появился Кокоро. В райисполкоме рассердятся: мол, как это Журавль попал в другой колхоз. Но Журавль оживляет всю группу, краски какие, он в рыжем треухе, как с солнцем на голове, и в красных унтах.

Не получалась рука у женщины-рыбачки. Попросил Нину позировать. Смотрел наброски разных рук.

Впору учись писать заново! Вот беда. Картина, воспевающая героический труд, застряла на деталях, на женских руках, которые поднимают лом.

В самом деле, женщины мне не удаются. Почему? Может быть, я их на самом деле не знаю? Тайных пружин жизни женщины я не понимаю или вижу односторонне глупо.

Зачем только я назвался художником! Право, бросить всё! Но стыдно.

Солнечный полдень. Падали с крыш и разбивались огромные сосульки. А тайга еще бела, темна, сурова. Сопки — как огромные сугробы. Но вскоре зазвучат ручьи, погонят городскую грязь в трещины толстейшего слоя льда, как в таинственные пещеры.

В воскресенье по горной речке шли с Ниной на лыжах. Снег разъеден солнцем. Хорошо идти там, где снег цельный.

Добрались до стройки нефтеперегонного завода.

Огромные красные гнутые трубы, сложный переплет на широкой белой площадке. Вокруг — четырехугольник леса из лиственниц. И сотня одинаковых двухэтажных, теплых стандартных домов. Ими командуют пять коттеджей.

Раменовых пригласили обедать к главному инженеру. Нина играла на рояле, все пели и танцевали.

А на другой день позвонила Ольга и сразу приехала вместе с мужем. Директор нефтеперегонного завода приезжал утром в город, был в горкоме, встретил там Вохминцева, просил узнать, не согласится ли его приятель Раменов устроить выставку своих картин в новом клубе нефтеперегонного завода. Раменовы, по его словам, произвели на инженеров хорошее впечатление. Там народ из Баку и из Москвы…

— Пожалуй! — ответил Георгий. Нина обрадовалась.

Через два дня пришел рабочий. Его прислали из горкома.

Очень умело и бережно помогал упаковывать картины. Ему лет тридцать пять, работает он в модельном цехе на заводе.

Закрывали, завязывали и грузили на машину картины. Увозили их на далекую стройку закутанными, как детей.

В воскресенье черноглазые бакинцы обступили на выставке Нину. Она и Георгий отвечали на многочисленные вопросы.

Здание клуба деревянное, светлое.

Пришел директор завода. Он с широким вздернутым носом, скуластый. Вздрагивают багровые одутловатые щеки. Он в меховых сапогах.

Ему главный инженер рассказал, что на стройке побывал талантливый художник.

— Вы почему решили, что он талантлив? Потому, что его жена на пианино играет? Или вы видели его картины?

— Я раньше видел его картины, Михаил Михайлович! — ответил главный инженер. — Но не думал, что он живет здесь.

— Это стоит?

— Да.

Михаил Михайлович развел руками:

— Так сделать выставку! Как никому не пришло в голову?

Прошла неделя. И вот впервые в новом городе открыта выставка. Но не в самом городе, а на стройке, в клубе. И сколько шума, разговоров, все возрасты тут. Пришли дети в валенках и красных галстуках, бабушка пришла, пожилые армяне-нефтяники, уральцы, которые строят огромную трубу. Инженеры все до единого, а главный инженер — как гид на выставке.

— Михаил Михайлович! Посмотрите, какая девушка! — с восторгом говорил он.

— Михаил Михайлович, — подошел к директору высокий монтажник с атмосферно-вакуумной трубчатки, — рыба-то как нарисована! Нет, товарищ директор, я уволюсь, если не будете отпускать на рыбалку. Хватит этих сверхурочных. Что в нашей речке за лов!

— А у тебя есть лодка? Ты же видишь, что тут нарисована лодка, а в лодку прыгает рыба сама, — громко и вразумительно, как всегда, словно разжевывая каждую свою мысль, говорил, подымая широкое лицо, массивный директор.

— Да я сам могу лодку сделать…

Выставку все пересмотрели за день, во вторник она закрылась.

— Как твое впечатление? — позвонил директору завода секретарь горкома Петров.

— Я вам говорил, приезжайте посмотреть, Алексей Иванович…

Все газеты: две городских, все заводские многотиражки — написали о выставке. Петров велел прямо со стройки всю выставку перевезти в горком партии и разместить в зале заседаний. Георгий суетился и не работал.

Он решил пополнить выставку и отнес в горком «Экскаватор».

Работники горкома, как и все население города, — приезжие. Многим нравились пейзажи. Они смотрели на картины местной природы как бы глазами своих детей. Все эти люди много и однообразно работали, а выставка с ее живыми веселыми красками была для них отдыхом, чем-то вроде поездки на курорт.

Напрасно автор ждал упреков.

Около «Экскаватора» все время стояли зрители. Улыбались, качали головами. Красивая белокурая библиотекарша с удивлением взглянула на подошедшего Георгия.